Нарушение привязанности у детей-сирот и её восстановление в замещающей семье

Из выступления Л. Петрановской
на лекции в Сахаровском центре г. Москвы
1 июня 2012 года

Статья Натальи Черновой "Детский дом - это болезнь"
"Новая газета" № 10 от 30 января 2013 года (выдержки)

Клинический психолог Татьяна Морозова и детский невролог Святослав Довбня — разработчики образовательных программ по раннему вмешательству и вопросам психического здоровья младенцев. Сертифицированные преподаватели программы «Зрелое родительство» (Mellow Parenting, Великобритания), члены Всемирной ассоциации психического здоровья младенцев, Международного общества раннего вмешательства, Европейского общества детской и подростковой психиатрии. В качестве консультантов и тренеров принимают участие в проектах, направленных на создание служб помощи семьям в России и странах ближнего зарубежья. 

Морозова: К сожалению, в России еще слишком устойчив такой стереотип: если дать ребенку еду, медицинское обслуживание и уход в детдоме, то можно сделать его детство вполне счастливым. Это категорически неверно. [...] 

Довбня: Дело в том, что нахождение ребенка в любом учреждении интернатного типа — такая же медицинская проблема, как дизентерия или грипп. Это болезнь, которую надо лечить. По МКБ-10 (международной классификации болезней, которой Россия пользуется последние 10 лет) она называется «отставание в развитии и эмоциональные нарушения, возникающее в результате дефицита индивидуальных отношений». У младших детей это состояние называют «нарушением привязанности». 

Мы точно знаем, что основная биологическая потребность первых трех лет жизни человека — это свой индивидуальный взрослый, и абсолютно не важно, родил ли он этого ребенка или усыновил. Этот человек, находясь рядом с ребенком, постоянно сфокусирован на нем, подстраивается. Что значит подстраивается? Представьте, что кто-то любит кашу, а кто-то картошку, кто-то засыпает быстро, а кого-то надо укачивать. Взаимная «настройка» ребенка и взрослого и называется «формированием привязанности». Обрести такого близкого человека в детдоме ребенок не может по определению. А пока такого человека не будет, любые вливания — финансовые, материальные, — к сожалению, бессмысленны. [...]

Морозова: Уже через несколько секунд после рождения малыш пытается искать человека, с которым он готов устанавливать отношения. Это врожденный механизм, необходимый для выживания. Исследования показали, что только что рожденные дети из всех других изображений выбирают лицо. То же происходит и со звуковыми стимулами — шум, треск, музыка его не заинтересуют. Он будет реагировать отчетливо на голос, обращенный к нему. Получается, что установить общение — это врожденная потребность.

Так как маленький человек сам выживать не может, то взрослый нужен для того, чтобы вовремя понимать потребности младенца. Если взрослого нет, ребенок вынужден с этим как-то сам справляться. Когда дети в домах ребенка устают или пытаются уснуть, они сосут палец и раскачиваются в кроватках, пытаясь успокоить себя. Самое страшное бывает в доме ребенка. Подходишь к отказничку, берешь на руки, а он как бревнышко. Никак не реагирует, потому что к этому возрасту, к полугоду, он перестает реагировать на контакт, он уже устал надеяться, что кто-то возьмет его на руки и будет рядом. Он заблокировался. Он не доверяет. Некоторые дети вообще отказываются есть и погибают.

[...] Иногда мы приходим в новый дом ребенка, где еще не были. И практически всегда наблюдаем одну картину. Все детки в группе маленькие, худенькие, как будто кто-то их обворовывает (хотя это не так), и среди них один такого же возраста, но на голову выше, сильнее, и речь у него есть. И это всегда оказывается ребенок, которого изъяли из семьи. А изымают из семьи в крайних ситуациях. Но даже выдернутый из неблагополучия, этот ребенок разительно отличается от остальных, потому что там были индивидуальные отношения. Он на год старше выглядит. [...]

Довбня: [Помимо отсутствия индивидуального взрослого,] самая большая проблема группового ухода — в отсутствие подстройки под конкретного ребенка. Дома, даже в бедной семье, есть выбор: хочешь водички или компотик, не нравятся шерстяные варежки, давай найдем другие. Каждый раз маленький ежедневный выбор и подстройка под человека формируют его. И, оказывается, даже небольшое изменение этого алгоритма способно влиять на ребенка. [...] 

Морозова: Исследования мозга, проведенные рядом международных исследовательских групп, показали, что [ежедневная "ломка" внутренного ритма и физиологических потребностей ребенка, неизбежная в условиях группового ухода, а также отсутствие близкого человека, создает у ребенка] постоянный стресс, [который] приводит к изменениям мозга, которые в первую очередь отвечают за понимание собственных эмоций и намерений других людей. И есть критический возраст, после которого изменения к лучшему не то чтобы невозможны, но требуют очень много времени, денег и усилий. Короче говоря, если в первые два года жизни ребенок из детдома не попадет в семью, то его реабилитация будет очень сложной. [...] Исследования, и российские, и зарубежные, показывают, что ребенок за месяц пребывания в подобном учреждении теряет один пункт IQ, а за год — 12. Ребенок с изначально нормальным интеллектом к определенному возрасту будет иметь проблемы с развитием, а если есть врожденное поражение головного мозга, то проблем с интеллектом прибавится еще больше. Своевременный перевод ребенка в семью приводит к тому, что показатели интеллектуального развития начинают выравниваться. [...] Еще у бывших детдомовцев быстрее запускаются механизмы старения. Выяснилось, что чем дольше ребенок находится в такой ситуации, тем в будущем он будет более подвержен специфическим заболеваниям — диабету, ожирению, проблемам с сердцем.

Довбня: [...] Я, как врач, раньше предполагал, что у таких детей страдают в основном эмоциональная и познавательная сфера. Сейчас мы знаем, что ребенок, который растет без семьи, испытывает постоянный стресс. Это вызывает у него выделение специфических гормонов стресса. Один из них — кортизол — токсичен для клеток мозга. Стресс воздействует на три основных жизненно важных процесса: нарушается переваривание и усвоение пищи; снижаются сопротивляемость к инфекциям и способность к обучению. У этих детей притормаживаются механизмы роста, даже если они съедают пищи больше по объему, чем их сверстники из семей. И педиатрам иногда приходится детям, которые вышли из домов ребенка и попали в семью, назначать гормоны роста, чтобы они начали расти. Но что характерно: диагноз «нарушение привязанности» этим детям никогда не ставится, его заменяют множеством других. А если бы ставили верный диагноз, было бы понимание, что и помощь нужна другая. [...] Даже самый богатый дом ребенка, обладающий полным штатом сотрудников и логопедов, с потрясающими методиками и кабинетами, будет выпускать детей с такими нарушениями.

 

Статья Ольги Алленовой "Мы создали модель семейного типа"
"КоммерсантЪ-Власть", 8 апреля 2013 года (выдержки)

Заведующий кафедрой социальной адаптации и психологической коррекции личности Санкт-Петербургского государственного университета, профессор Рифкат Мухамедрахимов - об уникальных исследованиях и проекте российско-американской группы ученых в домах ребенка.

[...] Достаточно быстро мы поняли, что в доме ребенка очень высокий уровень медицинского обслуживания, хорошее питание, профессиональный персонал: воспитатели групп, педагоги-дефектологи, которые ведут занятия с детьми, медсестры и врачи. Но, несмотря на это, дети отстают в развитии, и не только в психическом, психологическом развитии, но и в развитии росто-весовых характеристик.

По накопленному опыту мы к тому времени уже знали, что вне зависимости от того, какой ребенок, имеет он медицинское или генетическое заболевание или нет, какой степени тяжести его нарушение, развитие в первые месяцы и годы жизни напрямую связано с тем, есть ли у ребенка близкий взрослый. И мы обнаружили, что у детей в домах ребенка такого близкого человека нет.

Ребенок сегодня видит ту медсестру, которую увидит только через три дня. Ни о какой стабильности и постоянстве взрослых здесь нет речи. Воспитатель работает 10 часов, через день, это график, который предполагает, что ребенок видит его не каждый день. Врачи и дефектологи посещают детей ежедневно, но при этом индивидуально ребенку уделяют немного времени. Таким образом, с детьми работают все, но у конкретного ребенка стабильного и постоянного взрослого человека рядом нет.

Кроме того, общение сконцентрировано в основном вокруг режимных моментов, таких как подъем или укладывание, гигиенические процедуры, кормление, купание. А если мы посмотрим на качество общения взрослого и ребенка во время кормления, то оказывается, это общение связано только с тем, что взрослый выполняет функцию поместить в ребенка побольше пищи, и это никак не связано с тем, что ребенок должен получить от кормления удовольствие. В процессе взаимодействия с ребенком катастрофически мало используется речь. И это чаще всего речь директивная. Например: "Ешь, ешь".

Для ребенка важным моментом во время кормления или переодевания является взаимодействие лицом к лицу. Мамы ведь кормят так, что они видят, что с ребенком происходит, процесс общения у них происходит и во время приема пищи. А в домах ребенка такое общение происходит не часто: обычно ребенок повернут в сторону, иногда взрослый стоит над ним. Мы обнаружили также, что качество кормления в домах ребенка ухудшается от того, что взрослые часто используют элементы пренебрежения, насилия. Взрослый человек во время кормления может притрагиваться ложкой к очень чувствительной зоне вокруг рта, может запихивать ложку в рот ребенка со скоростью один раз в пять-шесть секунд. [...]

Таким образом, в доме ребенка нет стабильного и близкого взрослого, у ребенка нет возможности устанавливать взаимодействие с ним, формировать близкие отношения, которые мы профессионально называем отношениями привязанности и которые повлияют потом на всю последующую жизнь этого ребенка — социальную, эмоциональную, познавательную, коммуникативную. А другого механизма развития личности в этом возрасте, кроме как понимание себя через общение с близким взрослым, просто нет.